Неточные совпадения
— Извините меня,
доктор, но это
право ни к чему не поведет. Вы у меня по три раза то же самое спрашиваете.
— Я,
право, не знаю. Я знаю, что родятся детей миллионы без Москвы и
докторов… отчего же…
— Те, я думаю, — отвечал Разумихин, поняв цель вопроса, — и будут, конечно, про свои семейные дела говорить. Я уйду. Ты, как
доктор, разумеется, больше меня
прав имеешь.
— Мир вдохновляется Францией, — говорил
доктор, размахивая левой рукой, а
правой вынул часы из кармана жилета и показал циферблат Вере Петровне.
Но Клим почему-то не поверил ей и оказался
прав: через двенадцать дней жена
доктора умерла, а Дронов по секрету сказал ему, что она выпрыгнула из окна и убилась. В день похорон, утром, приехал отец, он говорил речь над могилой докторши и плакал. Плакали все знакомые, кроме Варавки, он, стоя в стороне, курил сигару и ругался с нищими.
И,
право, не знаю, почему мне все припоминается сегодня этот
доктор; до того припоминается, что не отвязаться.
Право, я боялся прийти сегодня на похороны, потому что мне с чего-то пришло в голову непременное убеждение, что я вдруг засвищу или захохочу, как этот несчастный
доктор, который довольно нехорошо кончил…
Мы было засмеялись, но
доктор, кажется,
прав: у Зеленого действительно татарские черты. «Ну а этот?» — показывали мы на Гошкевича.
Вверху стола сидел старик Корчагин; рядом с ним, с левой стороны,
доктор, с другой — гость Иван Иванович Колосов, бывший губернский предводитель, теперь член правления банка, либеральный товарищ Корчагина; потом с левой стороны — miss Редер, гувернантка маленькой сестры Мисси, и сама четырехлетняя девочка; с
правой, напротив — брат Мисси, единственный сын Корчагиных, гимназист VI класса, Петя, для которого вся семья, ожидая его экзаменов, оставалась в городе, еще студент-репетитор; потом слева — Катерина Алексеевна, сорокалетняя девица-славянофилка; напротив — Михаил Сергеевич или Миша Телегин, двоюродный брат Мисси, и внизу стола сама Мисси и подле нее нетронутый прибор.
—
Право, папа, ты сегодня предлагаешь такие странные вопросы;
доктор, конечно, хороший человек, я его всегда уважала, но в таком вопросе он является все-таки чужим человеком… О таких вещах, папа, с посторонними как-то не принято советоваться.
— Все это хорошо, но я,
право, не понимаю таких неопределенных желаний, — серьезно говорил
доктор. — Тем более что мы можем показаться навязчивыми. Это детский каприз…
— Я думал об этом, Надежда Васильевна, и могу вам сказать только то, что Зося не имеет никакого
права что-нибудь говорить про вас, — ответил
доктор. — Вы, вероятно, заметили уже, в каком положении семейные дела Зоси… Я с своей стороны только могу удивляться, что она еще до сих пор продолжает оставаться в Узле. Самое лучшее для нее — это уехать отсюда.
— Здравствуйте пожалуйста, — сказал Иван Петрович, встречая его на крыльце. — Очень, очень рад видеть такого приятного гостя. Пойдемте, я представлю вас своей благоверной. Я говорю ему, Верочка, — продолжал он, представляя
доктора жене, — я ему говорю, что он не имеет никакого римского
права сидеть у себя в больнице, он должен отдавать свой досуг обществу. Не правда ли, душенька?
Полагаю, что имею
право догадываться почему: уже неделю как расстроенный в своем здоровье, сам признавшийся
доктору и близким своим, что видит видения, что встречает уже умерших людей; накануне белой горячки, которая сегодня именно и поразила его, он, внезапно узнав о кончине Смердякова, вдруг составляет себе следующее рассуждение: «Человек мертв, на него сказать можно, а брата спасу.
Лариса Дмитриевна, давно прошедшая этими «задами» пантеизма, сбивала его и, улыбаясь, показывала мне на него глазами. Она, разумеется, была
правее его, и я добросовестно ломал себе голову и досадовал, когда мой
доктор торжественно смеялся. Споры эти занимали меня до того, что я с новым ожесточением принялся за Гегеля. Мученье моей неуверенности недолго продолжалось, истина мелькнула перед глазами и стала становиться яснее и яснее; я склонился на сторону моей противницы, но не так, как она хотела.
В первый момент
доктор хотел показать письмо жене и потребовать от нее объяснений. Он делал несколько попыток в этом направлении и даже приходил с письмом в руке в комнату жены. Но достаточно было Прасковье Ивановне взглянуть на него, как докторская храбрость разлеталась дымом. Письмо начинало казаться ему возмутительною нелепостью, которой он не имел
права беспокоить жену. Впрочем, Прасковья Ивановна сама вывела его из недоумения. Вернувшись как-то из клуба, она вызывающе проговорила...
Невольно
доктор начал следить за женой и убедился в том, что тайный корреспондент был
прав.
— Что же, вы правы, — равнодушно согласился
доктор, позабыв о Галактионе. — И мы тоже… да. Ну, что лечить, например, вашего супруга, который представляет собой пустую бочку из-под мадеры? А вы приглашаете, и я еду, прописываю разную дрянь и не имею
права отказаться. Тоже комедия на законном основании.
Доктор отговаривался, а потом согласился, выговорил себе только, однако,
право платить за стол.
— Комедия,
право, — весело вставил
доктор, — трус труса пугает. Вот, Райнер, нет у нас знакомого полицейского, надеть бы мундир да в дверь. Только дух бы сильный пошел.
—
Право, я не умею вам отвечать на это, но думаю, что в известной мере возможно. Впрочем, вот у нас
доктор знаток естественных наук.
Вот тоже
доктор у нас есть, Розанов, человек со странностями и даже не без резкостей, но и у этого самые резкости-то как-то затрудняюсь,
право, как бы тебе выразить это… ну, только именно резки, только выказывают прямоту и горячность его натуры, а вовсе не стремятся смять, уничтожить, стереть человека.
— Штучку скажу,
право скажу, — соблазнял ее
доктор, — хорошенькую штучку.
«Каждый посетитель, — прочитал он, — имеет
право требовать от проститутки письменное удостоверение
доктора, свидетельствовавшего ее в последний раз».
— Твое дело, твое дело, Женечка, — раздумчиво произнесла Тамара, глядя вниз, — может быть, ты и
права. Почем знать? Но скажи, как ты уклонилась от
доктора?
— А это штука еще лучше! — произнес
доктор как бы про себя и потом снова задиктовал: —
Правое ухо до половины оторвано; на шее — три пятна с явными признаками подтеков крови; на груди переломлено и вогнуто вниз два ребра; повреждены легкие и сердце. Внутренности и вскрывать нечего. Смерть прямо от этого и последовала, — видите все это?
Парень стоял все время, отвернувшись от трупа, и, кажется, даже старался не слышать того, что читают.
Доктор непременно потребовал, чтобы все мужики дали
правые руки для доверия в рукоприкладстве тому же корявому мужику: он, кроме важности, был, как видно, и большой формалист в службе.
Да и один ли становой! один ли исправник! Вон Дерунов и партикулярный человек, которому ничего ни от кого не поручено, а попробуй поговори-ка с ним по душе! Ничего-то он в психологии не смыслит, а ежели нужно,
право, не хуже любого
доктора философии всю твою душу по ниточке разберет!
— Господа, я,
право, не знаю, сумею ли я… — начал было
доктор, но его протест был заглушен взрывом общего негодования.
— Я,
право, еще не знаю… — смущенно бормотал
доктор.
Доктор уж не раз перекладывал от нетерпения то левую ногу на
правую, то
правую на левую.
Кожемякин тоже не спускал глаз с
доктора, глядя на него угрюмо, недоброжелательно, и, когда он уходил, — ещё в комнате надевая на затылок и на
правое ухо мягкую шляпу, — больной облегчённо вздыхал.
— Нет еще… но как ты думаешь — у тебя жар, ты,
право, не совсем здоров, не послать ли за
доктором?
Потому что, —
прав этот
доктор, — во всех вас сидит бес разрушения.
— Пустое! — рассмеялся
доктор. — Инженер — сам по себе, а она — сама по себе.
Право, голубчик, не обижайте ее, сходите к ней как-нибудь. Например, давайте сходим к ней завтра вечером. Хотите?
Она нуждалась в нравственной поддержке — это было очевидно. Маша уехала,
доктор Благово был в Петербурге, и в городе не оставалось никого, кроме меня, кто бы мог сказать ей, что она
права. Она пристально вглядывалась мне в лицо, стараясь прочесть мои тайные мысли, и если я при ней задумывался и молчал, то она это принимала на свой счет и становилась печальна. Приходилось все время быть настороже, и когда она спрашивала меня,
права ли она, то я спешил ответить ей, что она
права и что я глубоко ее уважаю.
У нее никто не бывал, кроме нас, и она была
права, когда говорила, что, кроме меня и
доктора, у нее в городе нет никого знакомых.
— Я,
право, еще не знаю, — отозвался
доктор. — Да и денег свободных нет… Нужно подумать…
Кулыгин. Как нарочно, у
доктора запой, пьян он ужасно. Как нарочно! (Встает.) Вот он идет сюда, кажется… Слышите? Да, сюда… (Смеется.) Экий какой,
право… я спрячусь… (Идет к шкапу и становится в углу.) Этакий разбойник.
Я хотела в этом удостовериться и пригласила
доктора N; он сказал, что я
права.
Тук, тук… Бух, бух, бух… Ага… Кто? Кто? Что?.. Ах, стучат… ах, черт, стучат… Где я? Что я?.. В чем дело? Да, у себя в постели… Почему же меня будят? Имеют
право, потому что я дежурный. Проснитесь,
доктор Бомгард. Вон Марья зашлепала к двери открывать. Сколько времени? Половина первого… Ночь. Спал я, значит, только один час. Как мигрень? Налицо. Вот она!
Недавно наш
доктор жаловался на этого Асклипиодота, что у него один шестимесячный младенец умер от запоя, а Асклипиодот и говорит
доктору, что «вы, ваше благородие, с земства-то получаете в год три с половиной тысячи, а я шестьдесят три рубля с полтиной, так какой вы с меня еще статистики захотели…» По-моему, Асклипиодот совершенно
прав, потому что дьячки не обязаны отдуваться за губернские статистические комитеты, которые за свои тысячи едва разродятся жиденькой книжонкой, набитой фразами: «По собранным нами сведениям, закон смертности выхватывает свои жертвы в Пеньковском заводе согласно колебаниям годовой температуры и находится в зависимости от изменения суточной амплитуды, климатических, изотермических и изоклинических условий, и т. д.».
На именинах Мухоедова собрались почти все заводские служащие, кроме Слава-богу,
докторов и о. Егора, которые на
правах аристократии относились свысока к таким именинам; в числе гостей был Ястребок и «сестры».
Несмотря на это распадение с жизнию, ученые, памятуя, какой могучий голос имели университеты и
доктора в средние века, когда к ним относились с вопросами глубочайшей важности, захотели вершать безапелляционным судом все сциентифические и художественные споры; они, подрывшие во имя всеобщего
права исследования касту католических духовных пастырей, показывали поползновение составить свой цех пастырей светских.
Кроме
прав имущественных, второклассник пользовался также
правами и над «животом» малыша, то есть во всякое время дня и ночи мог сделать ему из лица «лимон» или «мопса», покормить «маслянками» и «орехами», «показать Москву» или «квартиры
докторов „ай“ и „ой“», «загнуть салазки», «пустить дым из глаз» и так далее.
Когда в восьмом часу утра Ольга Ивановна, с тяжелой от бессонницы головой, непричесанная, некрасивая и с виноватым выражением вышла из спальни, мимо нее прошел в переднюю какой-то господин с черною бородой, по-видимому
доктор. Пахло лекарствами. Около двери в кабинет стоял Коростелев и
правою рукою крутил юный ус.
Вечером два
доктора — один костлявый, лысый, с широкою рыжею бородою, другой с еврейским лицом, черномазый и в дешевых очках — делали Ольге Михайловне какую-то операцию. К тому, что чужие мужчины касались ее тела, она относилась совершенно равнодушно. У нее уже не было ни стыда, ни воли, и каждый мог делать с нею, что хотел. Если бы в это время кто-нибудь бросился на нее с ножом или оскорбил Петра Дмитрича, или отнял бы у нее
права на маленького человечка, то она не сказала бы ни одного слова.
Когда один из
докторов, высокий черноусый человек с горбатым носом и большущей бородавкой над
правой бровью, велел Григорию помочь одному из больных сесть в ванну, Григорий с таким усердием цапнул больного подмышки, что тот даже крякнул и сморщился.
Дверь взломана. В номер входят надзиратель, Анна Фридриховна, поручик, четверо детей, понятые, городовой, два дворника — впоследствии
доктор. Студент лежит на полу, уткнувшись лицом в серый коврик перед кроватью, левая рука у него подогнута под грудь,
правая откинута, револьвер валяется в стороне. Под головой лужа темной крови, в
правом виске круглая маленькая дырочка. Свеча еще горит, и часы на ночном столике поспешно тикают.
— Напрасно,
доктор, вы говорите со мной таким тоном! — сказал Абогин, опять беря
доктора за рукав. — Бог с ним, с XIII томом! Насиловать вашей воли я не имею никакого
права. Хотите — поезжайте, не хотите — бог с вами, но я не к воле вашей обращаюсь, а к чувству. Умирает молодая женщина! Сейчас, вы говорите, у вас умер сын, кому же, как не вам, понять мой ужас?